АВТОР: Nagasaki
ФАНДОМ: Tokio Hotel
НАЗВАНИЕ: Исток
СТАТУС: Процесс
КАТЕГОРИЯ/ЖАНР: Het, AU, General, Drama, Romance (?), Mini
РЕЙТИНГ: пока только упоминается слово "секс" *_* но осторожно, вдруг! xD
ПЕРСОНАЖИ: Том|Ивон, Билл, Йорг
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ: О первородной тоске по жизни, молекулы которой сидят в каждом живом существе.
ЦИТАТА:
«Вместе с жизнью отец оставил братьям грустный подарок. Грустную зависимость. Они нуждались в других, в чужих чувствах и эмоциях – это было их пищей, они погибали без нее.»
ОТ АВТОРА: Я не поняла, что это такое. И откуда оно. Но вот оно. А еще я не поняла: почему самое сложное - начало - похоже на психодэлический гриб, вылазиет быстро, забирает основательно, но отпускает кровь от пальцев и - вуа-ля! - "техники" для конца мне чертовски не хватает(( Ну что за.
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ: Ахтунг! Вольная трактовка биовампиризма.. х)
СПАСИБО: Цою, сумеречному мху и Гумилёву
САУНД: Виктор Цой - "Печаль"

ИСТОК

Очень тихая выдалась ночь. Ни беспокойного завывания сирен или возбужденных вскриков захмелевших гуляк, ничего. Тома это угнетало еще больше, но подняться и дойти до кровати, где в брошенной куртке завалялась пачка сигарет, он не решался. Он вообще старался не шевелиться, потому что тело его ныло тупой болью. Только мягкость ночи, крадущейся из-за открытых дверей лоджии в комнату, спасала его сейчас, и парень боялся ее спугнуть.
Но Билл был не так внимателен. Он вошел в комнату и беззастенчиво включил свет – ночь разомкнула свои объятия, и Том, кажется, даже услышал ее сочувственный вздох на прощание.
Много текста, но все равно недостаточно, бу- Вот это видок, - Билл застыл в дверях, рассматривая брата.
- Ха-ха, - безрадостно.
- Опять делиться с тобой? Сколько можно?! Всего два дня после концерта прошло, эй! Эта девица вымотает тебя вконец…
Билл продолжал что-то бормотать, разуваясь, снимая куртку и освобождая руки от бесчисленных колец и браслетов. Он потер друг о друга ладони, чтобы хоть чуть-чуть их согреть, и подошел к сидящему на полу брату. Губы у Тома стали совсем бледными, его било мелкой дрожью – парень был истощен.
- Бросай возиться с ней, - Билл встал рядом на колени и запустил свои руки брату под футболку, добрался до груди и прижал ладони теснее.
Том шумно вздохнул, чуть откинув голову. Руки брата грели его скованное холодом нутро: в них струились восторг и боль, сладость мечтаний и ужас их гибели. Эмоции их поклонниц, рыдающих в первых рядах. И немного – их собственные. Том чувствовал, как озноб слабеет, и тело насыщается.
Билл отстранился, но подниматься не спешил – смотрел на брата с укором.
- Спасибо, - выдохнул старший, выпрямляя затекшую спину.
- Этим сыт не будешь – завтра выветрится.
- Завтра уже концерт.
Братья смотрели друг другу в глаза. Тяжесть их общего проклятия, доставшегося им от отца, наваливалась сильнее именно в такие минуты. И сегодня она, кажется, стала еще невыносимей – в прохладный воздух комнаты испарялась безысходность.
- Я не могу остановиться, - признался Том.
- Зря ты ей рассказал: она возомнила, что сможет тебе помочь…
- Я бы все равно не смог… и… я бы так хотел, чтобы она смогла мне помочь.
Повисло молчание, но, наконец, Билл вздохнул, поднимаясь на ноги:
- Зря ты тогда промахнулся.
Том смотрел на брата с легкой усмешкой – тот знал все и, кажется, чуть-чуть больше. Брат всегда отличался расчетом своих чувств и эмоций: он запускал их и выключал, словно по нажатию кнопки, они работали на него. Том всегда завидовал этой способности близнеца, потому что сам был весьма расточителен. В их случае такая черта – губительна.
Вместе с жизнью отец оставил братьям грустный подарок. Грустную зависимость. Они нуждались в других, в чужих чувствах и эмоциях – это было их пищей, они погибали без нее. Это не было голодом тщеславия, это было голодом каждой нервной клетки внутри их тел. Это не было заболеванием или сглазом, которые бы поддавались лекарствам или сеансам экзорцизма, это было их формой существования. Может быть, они были лишь паразитами? Ох, сколько раз они упирались в этот вопрос, сколько раз терзались и стояли у самой грани сумасшествия… Но всегда что-то удерживало их, и они продолжали жить, полные надежд.
Но в воздухе комнаты снова витала безысходность.

***

Несколько месяцев назад они встретили Диану на одной из вечеринок. Ее тело было похоже на потоки фонтана, такое же плавное и гибкое оно, наверное, вызывало голод даже у обычных людей. Но братья видели в ней и другую прелесть: девушка изливалась наружу потоками жизни и молодости, радость беспечности так и витала следом за ее легкими руками. Том даже на расстоянии чувствовал сладкий вкус – как тут было остановиться?
Дуэль колючими фразами, перестрелка многозначными взглядами, ранения легкими касаниями. Простой флирт насыщал его, он боялся представить, что случится, если они зайдут дальше... Если он будет пить сладость с вершин ее груди, если будет вязнуть в глубинах сахарной ваты, тающей под ним, если будет умирать у нее в объятиях от пресыщения, кожей впитывая затихающий крик, – от одних лишь этих мыслей во рту становилось приторно.
Но им было не суждено продолжить вечер вместе – Том промахнулся.
Когда Диане понадобилось уйти, Том не остановил ее: ему, кажется, хватило бы одной лишь памяти о ней для пищи на несколько недель. Он знал цену голода, но и помнил обратную сторону, когда сознание выворачивает наизнанку от бурления разноцветного месива чужих чувств – это рубеж здравого смысла, последний форпост на пути к безумию. А Том был опытен, и поэтому легко отпускал сладкую Диану, без иллюзий и сожалений.
Но у ритмов тела низкие частоты, гулкие, грязные: оно не умеет насыщаться образами и памятью, ему нужна примитивная физиология…
- Смотри, ее подружка, кажется, остается, - заметил Том.
- А я-то думал, что ей тут скучно. Странно, - Билл попивал коктейль и задумчиво смотрел на прощающихся девушек. – Она тебе все равно не подходит…
- Диана?
- Подружка.
Том удивился. Посмотрел на оставшуюся одну девушку. Она на самом деле была не местной – в том смысле, что вечеринки были совершенно не ее стихией, вокруг нее то и дело вспыхивала бенгальскими огоньками тоска. У тоски – горьковатый вкус. Может, стоило запить горечью сладость, оставленную Дианой?
- Ты куда? – усмехнулся Билл.
Брат ему не ответил. В тот момент он уже промахнулся.
До этого момента Том с девушкой не общался, оставив ее брату и друзьям, а имя знал только по лепету Дианы.
- Ивон?
- А? Да, - прямо перед глазами у Тома вновь заискрил бенгальский огонек: он был ей мало интересен. – Том?
- Так точно.
- Приятно.
Парень успел заметить, что девушка недурна. Когда рядом с ней не было умопомрачительной сладости подруги, Ивон казалась достаточно милой. Или Том просто оправдывал свое голодное тело?
- Тебе, кажется, скучно тут. Не любишь вечеринки?
- Их любят только пустышки… Уж прости, если ты тоже любишь.
- «Пустышки»? – ничуть не обиженный парень усмехнулся.
- Да.
Объяснения, видимо, казались ей исчерпывающими.
- А ты, значит, не такая? – Том был терпелив.
Она, наконец, оторвала взгляд от задымленного цветными облаками танцпола и взглянула на него пристально. Каулитц рассчитывал на очередной сноп искристой тоски, но ничего не происходило – она просто смотрела. Отпив из высокого бокала светлого пива, она призналась:
- Мне иногда кажется, что я вообще не сосуд, Том, если ты понимаешь, о чем я. Не пустая, но и не полная.
- Так, может, все такие? Может, зря называешь нас всех тут «пустышками»? – парню было любопытно: от нее не веяло глубиной, как если бы рядом, действительно, был… не сосуд.
В силу особенностей своего питания, такие как братья, как их отец и еще, наверное, сотни и сотни сотен людей по всему миру научились смотреть на мир чуть иначе. Они видели потоки радости и бенгальские огоньки тоски, рябь приятного предчувствия и воронки страха, чувствовали дуновения любви, сквозившие из сердец влюбленных, и жар злобы, полыхающий по рукам и головам ненавистников. У чувств были вкусы, как им казалось. Сладость, горечь, кислота, тошнотворность… Все это было у эмоций, которые им необходимо было впитывать, чтобы не умереть с голоду. А люди вокруг были словно сосуды со всей этой пищей неведомой кухни: кто-то был полон, как Диана, кто-то пуст, как заплаканные влюбленные девочки у их отелей.
Но Ивон была другой.
Горькая, как горчица, тоска, немного усталости со вкусом земляных орехов и лимонная боль натертых туфлями мозолей – все это витало вокруг, но словно не копилось в колодце ее существа, а выпадало росой в воздух. Она была не сосудом.
- Может и зря, - призналась девушка, вновь отворачиваясь. Том ощутил у себя на лице влагу тумана ее сомнения. – Может, ты прав.
Парень принялся говорить с ней о ерунде, которая бы совершенно не помогла его заскучавшему телу насытиться, но которая вызывала у девушки самые разные чувства – мимолетные, их нельзя было впитать, но яркие и четкие. Том изучал. Он впервые встречал такого человека. Она была не колодцем, она была словно истоком, как те, что бьют в расщелинах гор, рождая ручьи, переходящие в реки.
Тот вечер пролетел, так и не позволив разгуляться физиологии. Том и Ивон не обменивались телефонами, они даже не попрощались, а просто разошлись в какой-то момент: он – к брату, она – наверное, домой.
- Я же говорил, что она не для тебя, - Билл порядком набрался. – Она жутко странная, ага? Когда я… с ней разговаривал, ничё не понял – с какой стороны ее бы куснуть… Ты понял?..
- Вот уж точно, не куснуть, - усмехнулся старший.
Тогда он уже начинал понимать, что промахнулся. И что он совсем зря промахнулся. Ему бы жить, не встречая таких, как Ивон. Ему бы жить, не встречая саму Ивон. С того вечера он просыпался порядком опустошенный несколько недель: ему снились бенгальские огоньки, которые почему-то сжигали накопленную энергию чужих чувств внутри него. Голод все чаще стал приходить к Тому Каулитцу не по расписанию. И он знал лишь одного человека, с которым можно было говорить об этом.

***

Ганновер встретил их с Биллом промозглым утром октября. Солнце еще не разогнало утреннего тумана, похотливо липшего на лобовое стекло, но братья были напряжены так, что обыкновенный для этого времени суток сон прятался в самые пыльные углы под сиденьями их ауди. Этот город всегда так действовал на них.
- Останови тут, пешком пойдем, - попросил Том, и брат затормозил.
Свежесть должна была бы отрезвить их от беспричинной скованности, но безуспешно. Расслабиться они смогут лишь сбежав из этого места, но они не уедут, пока не поговорят с тем, кто сможет ответить на их вопросы.
- Я всегда мечтаю, чтобы этот город изменился в следующий мой приезд, но… как бы не так, черт бы его побрал, - Билл скривился, вытаскивая на ходу сигарету.
Через минут пять они уже стояли у многоквартирного дома не самого благополучного из районов Ганновера и спешно докуривали свои сигареты.
- Нечего стоять на холоде, - вдруг раздалось за их спинами.
Йорг выгуливал собаку и тоже курил. За годы он почти не менялся – только волосы седели пучками. Старый пес Джо сонно и с подозрением водил носом в сторону нежданных гостей, но, учуяв знакомые запахи, лениво завилял хвостом.
- Давно вас не было. - До квартиры поднимались молча: они всегда много молчали в начале, - но, рассевшись по креслам, было уже почти неприличным нагнетать тишину. Йорг окинул Билла тяжелым взглядом: - Опять непонятно что на голове…
- Пааа, - Каулитц надулся совсем как мальчишка. – Начинаешь опять…
- Мы по делу, - перебил Том.
Он был сильно напряжен и не мог спокойно сидеть, вскочил и принялся отстукивать ногой беспокойную дробь, время от времени переходя с места на место.
- Да когда уж вы в гости приезжали… Что на этот раз?
Йорг не производил впечатления надежного советчика в каких бы то ни было вопросах, но держался так, словно был таковым. Его сходство с сыновьями заканчивалось глазами, в остальном он был полной противоположностью их ухоженным лицам и хрупким фигурам – это был высокий и крепко сбитый мужик с нечесаной копной седеющих волос, а свитер и потертые джинсы выдавали в нем хронического холостяка. Квартира, собственно, тоже. Захламленная, она не давала Тому набрать достаточную амплитуду для его обыкновенного волнения, и парень, чуть успокоенный, начал:
- Недавно я встретил девушку…
- Уже хорошо.
- Пап, это серьезно, - шикнул Билл.
- Свадьба? – Йорг заговорщически склонился к младшему сыну.
- Она не-такая, пап, - серьезно заговорил Том, и воздух комнаты тяжело лег всем на плечи. – В ней нет глубины, а все эмоции как капли на поверхности. Я говорил с ней достаточно, чтобы убедиться – она генерирует не так, как остальные. Я не знаю, на что это похоже. Ее фон такой же, как и у всех, и энергия пригодна, но… Не знаю. – Он помолчал, собираясь с мыслями. – А еще после этой встречи я…
- Ты, наверное, истощаешься в разы быстрее после нее, верно? - усмехнулся Йорг.
- Да.
- Ты впервые встречаешь такого человека, Том? – мужчина смотрел на него улыбающимися глазами, но вокруг струились тонкие голубые нити печали.
Парень растерялся:
- Да, я… Да, впервые.
- А ты, Билл?
- Да и я тоже.
- Невыносимые они существа, скажу я вам, - Йорг тихо засмеялся. – Они генерируют не так, ты прав. Знаете, когда человек полон, да? Он расплескивает себя, ему не жалко, но это лишь шлейф – он тянется за ними тонким следом, его мы и видим, его мы и пьем, насыщаясь. А эти – не-е-ет. Они не расплескиваются. Как ты верно-то сказал, «нет глубины», хех… Они просто источают, ничего себе не оставляют – все наружу.
- Но это невозможно! – удивился Билл. – Мы питаемся чужим, потому что мы как сточные трубы, не удерживаем своего, тратим в миг, а простые люди – питают себя сами, равномерно накапливая энергию. А такие как Ивон… чем питаются они, если все уходит наружу?
- А они не голодны.
- Но как? – Том замер от непонимания.
- Вот так. Они видят лишь голодный мир вокруг и кормят его…
- То есть… сознательно?..
- Ну что ты, это рефлексы. Ты же тоже с рождения стал впитывать чужое, не осознавая того, что делаешь.
- Но сейчас-то я осознаю, - Том поджал губы. – Неужели такие как Ивон тоже видят иначе?..
- Кто знает, - Йорг как-то блаженно улыбнулся.
Том ничего не понимал. Его снова сковывало проволокой беспокойство, заставляя заламывать пальцы и ходить из стороны в сторону.
- Тогда я тут при чем? – спросил он. – Почему мне снится ее чертова тоска, и я просыпаюсь голодный как волк?!
- О, я же уже сказал – невыносимые существа! – Йорг даже всплеснул руками для наглядности, но все было очень театрально, поэтому оставалось ощущение, что мужчина смеется. – Они постоянно генерируют-генерируют-генерируют, они ненасытны, потому что не голодны. Их вспышки непредсказуемы и ужасны! Они чистой души творцы.
- «Творцы»… Мы тоже творцы, - хмыкнул Билл, - мы пишем музыку.
- Не так. Ты поешь на знакомых языках и по всему человечеству известным нотам, а они придумывают свои языки и свои ноты. Нет, так не оценить, за ними надо долго наблюдать, чтобы убедиться, что они на самом деле невыносимы…
Том вдруг застыл у стены, напротив кресел, спиной к брату и отцу. Он понял.
Единственное, что было непонятно – как он так долго был слеп?
- Это ведь мама, - он медленно обернулся, не поднимая глаз. – Мама такая, верно?.. Ты тогда сказал… сказал, что она «невыносима», когда ушел…
- Не может быть! – ахнул Билл. – Но… я не замечал.
- И я нет, - Том приблизился к отцу и пытливо смотрел на него: - Почему так?
- Потому что вы ее дети, вы питаетесь ей, принимая это, как должное. Это не только особенность таких, как вы, это особенность всех детей мира, даже если они вполне способны генерировать достаточно для своего пропитания – они связаны с матерями энергетическими пуповинами. Такую связь может разорвать только…
- Ладно, - перебил Том нетерпеливо. – Я понял.
- А я нет, - нахмурился Билл. – Почему же тогда Ивон так подействовала на Тома? И почему на меня – нет? Я тоже с ней достаточно долго говорил… и был даже почти трезв.
- А тут уже не ко мне, - Йорг ткнул в сторону старшего сына пальцем, поднимаясь, - это вот к нему все вопросы. Что он нашел в этой девушке, чтобы так пропитываться ее… «тоской». В прошлый раз, когда я так пропитался, родились вы, а сердце у меня разбилось на всю жизнь, потому что я был слишком слаб, чтобы жить с вашей матерью, с ее не-голодом…
Йорг устало стал раскладывать по трем кружкам дешевый кофе, вздыхая.
- Но отчего же, - Том фыркнул. – Это ведь так удобно – можно питаться одним человеком всю жизнь, не боясь его истощить, потому что он не голоден от природы. Какая удача!..
Билл посмотрел на брата аккуратно – тот был зол. Он всегда был зол, когда вспоминал отцовский уход из дома. Полыхающая алым злость с железным привкусом, как если облизывать острый нож, предчувствуя соленую кровь, вот-вот готовую росой выпасть на языке.
- Но ты ведь сам стал жертвой этой… ты сказал, «тоски»… какие же верные слова ты умеешь подобрать, - Йорг застыл перед окном, помешивая кофе в испускающей витиеватый пар кружке. – Она опустошает. Только они могут с ней жить – с тоской за весь этот голодный-преголодный мир. Мы точно не сможем… опустеем и сойдем благополучно с ума.
- Не понимаю, - Том сжал кулаки.
Он тяжело дышал – в его голове толкалось слишком много озарений, и несметные толпы новых вопросов стояли на очередь в эту толкотню. А еще отец. Он трус, сам признался, что слабак… Наверное, Том все-таки ненавидел его.
Парень зло выдохнул неестественный хрип, похожий на сдавленный рык, и метнулся к выходу – в следующую секунду хлопнула дверь, и стало слышно, как по лестнице спешно сбегают вниз.
Билл вздохнул. Вот всегда так, подумал он, не успевают они попить кофе с отцом… В начале его, что ли, в следующий раз заварить?
- Ты когда уже переедешь из этого гиблого места? – спросил он, вставая на ноги. – Этот город похож на куриный бульон по вкусу, мерзость…
- А я очень болен ведь, Билл. Симона подорвала мне не только сердечное здоровье, но и пищеварение наше специфическое… Мне теперь только бульончик и можно до конца жизни.
- Да уж, печально.
- И не говори, - Йорг улыбался сыну. – Следи за братом.
- А ты за Джо. Пока!
Том нашелся у машины. Натянул капюшон, чтобы не быть узнанным редкими прохожими, и медленно, почти с наслаждением, чего давно не случалось, курил. От злости не осталось и следа.
- Я поведу обратно, - вызвался он, когда заметил Билла.
- Давай уже, увези меня из этой жижи, - заныл младший, когда они уселись. - Чудовищный город!

***

Шли дни. Заточение группы в стенах студии обещало вот-вот закончиться: менеджмент вокруг суетился над прозой организации саундчеков, согласования тура и всем тем, для чего парни были не нужны. Дни проходили в беззаботном жужжании с журналистами, в путешествиях всей командой на телевизионные шоу и фотосессии, вечера заканчивались в дорогих барах и иногда – в закрытых клубах. Жизнь не преподносила потрясений.
Лишь Том ловил себя на необоснованном беспокойстве. Голод реже заставал его врасплох, но испуганный легкостью, с какой нечаянная встреча может подвести его к самому краю, он притягивал даже мимолетные чувства людей рядом. Про запас. На всякий случай. И только Билл замечал, как брат напуган.
- С этим надо что-то делать, - смеялся он. – Может, обратимся к психологу?
Но Тому было не до смеха. Даже брат не знал, но ему везде чудились бенгальские огни, а по ночам из снов в обрамлении цветных клубов дыма к нему выплывало лицо Ивон, покрытое росой, и сменялось лицом Симоны, тающем в бездонной темноте… Парень просыпался, как от кошмара – по телу гулял озноб, холодели руки, а сознание пустовало. Даже страх, обыкновенно насыщающий на полжизни вперед, проваливался, оставляя зиять внутри гулкий голод. И все отчетливей в голове звенела мысль: «Ты должен найти ее». Ему казалось, что это какой-то рок, что жизнь пойдет совсем не так, если он этого не сделает, что он упустит нечто крайне важное.
И однажды он решился.
- Что?! – возмутился Билл. – Почему я?
- Ну она удивится, если об этом попрошу я, - Том потрясал сотовым телефоном в руке. – Брат ты мне или кто? Звони, я сказал.
- Тиранию тут развел, понимаешь ли, - забубнил младший, отбирая телефон. – Как ее там зовут?
- Диана.
Билл был неподражаем. Он лепетал так непринужденно, что Том забеспокоился, как бы эта беседа не затянулась на несколько часов. Но брат был чертовски расчетлив и уже через пару минут, чуть повысив голос, заговорил:
- О, да, ты мне безумно поможешь… Это совсем не в моем стиле, понимаешь? Но я ничего не могу поделать, я был так впечатлен… Телефон? Да-да, я записываю!..
Том накарябал на листке проговариваемые братом цифры. Вот оно, то, что ему было так нужно. Телефон Ивон.
- Хотя знаешь, я подумал, что сделаю ей сюрприз, - продолжал Билл в телефон. – Ты не подскажешь, где ее можно найти? Может, место работы или учебы… Вот было бы здорово. Она бы очень удивилась, да?
Том округлил глаза. Это совершенно не входило в его планы – слишком настойчиво. Он сжал у брата перед носом кулак и выругался одними лишь губами, на что Билл только отмахнулся. Еще минут десять разговора ни о чем, и телефон был отключен.
- Что ты тут устроил? – процедил недовольно Том. – Сейчас ведь начнет названивать ей, не знаешь их что ли? Эту женскую солидарность… А если…
- Как старый дед, - вздохнул Билл. – Уймись. Разве ты сможешь ей просто так позвонить?
- Конечно!
- И что ты скажешь? – Билл вскинул брови и ухмыльнулся: - «О, Ивон! Я плохо сплю и голодаю после встречи с тобой!» ?
- А что? - хмыкнул Том. – Хотя бы. Девушек такое задевает. К тому же, это правда.
- Ты не сможешь. Она ведь не очередная твоя пассия, кормушка для истомившегося тела, и даже не сладкая Диана… кстати, даже по телефону, ммм… - Билл картинно причмокнул, зажмурившись, и снова глянул на притихшего брата: - Мы оба понимаем, что ты попал, правда? Что-то с тобой происходит.
Они молчали. Тогда впервые после долгого времени в комнате снова веяло вечными вопросами: кто они, что с ними и как с этим выбраться из подножного существования в полноценную жизнь?
- Она учится в университете и после обеда бывает уже свободна. А по субботам подрабатывает в офисе в центре, - Билл поднялся и стал вертеться перед зеркалом, поправляя бесчисленные украшения. – У тебя меньше недели…
- Тур не скоро, можно подождать.
- Только не вздумай ломаться. Было вкусно, конечно, и сладкое я люблю, но Диана не самый приятный собеседник… Что я, зря подставлялся?
Том улыбнулся. Да, пожалуй, не стоило откладывать – все равно он уже промахнулся, если и случится что-то из ряда вон выходящее, он хотя бы готов к этому.
Парню казалось, что из глубин его жизни поднимается гигантская волна, способная смыть все прошлое, что он знал, и оставить его совершенно другим. Или не оставить от него и следа.

***

Том сжимал руль. Ну это смешно, думал он, да, я в центре Гамбурга у офиса неведомой фирмы, да, я жду обеденного перерыва Ивон, которого может и не быть, но, черт возьми, почему я так волнуюсь? И он был прав – волнение накатывало все отчетливей.
Все утро он убеждал себя в том, что ехать именно в эту субботу необязательно, что дел по горло, что он не в настроении, но одна лишь ехидная усмешка брата по этому поводу выгнала его из дома. Если бы он хотел от этой девушки секса – все было бы проще. Даже если бы Том хотел от нее отношений – все было бы в разы легче. Но Том не знал, чего он хотел от Ивон, ему просто чудилось, что она ответит на его вопросы. На те самые, которые не оформились в слова – просто что-то внутри толкало в объятия спонтанных решений ради них, словно зудевших где-то под ребрами, без шанса на игнорирование.
Девушка выскочила на улицу в одной лишь блузке, даже не накинув ничего на плечи: бежать было недалеко – кафетерий ютился в здании напротив. Крайне опрометчивым было бы следовать за ней. Обеденный перерыв в деловом центре города не лучшее место для Тома Каулитца без охраны. Но это был настоящий зов – как канат, как зовет порой голод, который нельзя не утолить, ведь в противном случае как минимум сойдешь с ума.
Помещение жужжало непринужденной болтовней – это давало шанс быть неузнанным. Но очень неудобно оставаться незамеченным, вглядываясь в бесчисленное количество лиц, выискивая в замешательстве нужное.
- Том?
Парень обернулся. Она увидела его первым – Ивон стояла перед ним со стаканом кофе и… была изумлена.
- Что ты?..
- Ты не торопишься? – перебил он.
- У меня есть двадцать минут, а что…
- Тогда подожди, пожалуйста, - он подскочил к свободной кассе, потребовал кофе и спешно расплатился, не давая возможности разглядывать себя слишком долго. Девушка ждала там, где он ее оставил. – Не возражаешь, если мы покатаемся?.. У меня в машине в разы уютней, чем тут…
- Но…
- Пожалуйста.
Она источала чувства с ошеломительной скоростью, и все разные. Понимая теперь устройство ее существа, Том лишь улыбался на это. Ей не очень нравилось происходящее – было в ее чувствах сомнение, но и немного ликования, будто она ждала подобного. Не Тома, а чего-то, что заставило бы ее остановиться и обратить на себя внимание, застыть. Как ни странно, все разнообразие ее эмоций ярко озарялось всполохами тоски, теснящейся наружу еще настойчивее.
- Эй, на меня уже поглядывают, - предостерег Том, улыбаясь. – Пожалуйста, пойдем со мной.
- А, - она встрепенулась. – Хорошо. Но я должна быть…
- Будешь вовремя, - пообещал он.
В машине действительно было куда комфортнее – Том даже не удержался и шумно вздохнул. Не говоря ни слова, он тронулся, машина ныряла в прозрачный пар из-под крышек колодцев, а обочины сыпали на нее охапки желтых листьев сверху. Ивон смотрела на него изредка и попивала кофе. Она была расслаблена, но все еще заинтригована. Чувство изумления с завидным постоянством сочилось из нее, как если бы она пыталась его распробовать и перепроверить – оно ли?
- Том, я не буду спать с тобой, - заверила она вскоре.
Парень глянул на нее с задором, и ему в лицо подуло ответным смехом. Девушка умела смеяться. На самом деле смеяться, нутром.
- А был такой шанс, - усмехнулся Каулитц. – Сколько месяцев у тебя не было секса?
- С чего ты взял, что он у меня вообще был?
- Был же, - Том не знал, что в ней выдавало это, но знал, что был прав. – Да и в любом случае… не пойми меня неправильно, но секса я с тобой не хочу.
Тоска. Лишь на этот раз не бенгальская – тягучая. Разочарование. А какой был шанс, наверное, пронеслось в ее голове… Том и не замечал, как впитывает все, что она ему дает, по привычке, но не ощущая насыщения.
Они объехали квартал и вернулись к офису. Оставалось еще десять минут.
- Ну ладно, что это все значит? – Ивон допила кофе и сжала бумажный стаканчик.
Том впервые внимательно посмотрел на нее. Она не хотела ответа.
- Я хочу с тобой видеться.
Изумление. Оно ей так шло. Вкус какого-то травяного чая – Том их не терпел, но этот был мягок, как ухоженные ладони. Они щупали его изнутри, гладили, изучали. Его пустота отдавалась неведомым чувством: голодом в чем-то новом, в этих ладонях, в тонких пальцах ее удивления. Пустота тянулась за ними, как безвольная кукла.
- Я хочу видеться с тобой и проводить время, - повторил он для нее и для себя.
- Я не понимаю…
- Да если б я понимал, - Том ей доверчиво улыбался. Он не помнил, когда в последний раз улыбался так. – Мне кажется, что мы с тобой недоговорили в клубе…
- Мы говорили о пустяках.
- Именно. А я – Том Каулитц, я гитарист успешной группы.. да ты ведь сама знаешь… но еще я люблю дорогие тачки и мамин пирог с яблоками, и дразнить брата, поедая шоколадное мороженое – у него аллергия на него… О пустяках поговорили, а о важном не успели.
В нем билось отчаяние. Он говорил весь этот бред и чувствовал, как взрываются его собственные бенгальские огоньки. Их тоска сливалась, и выходил какой-то неприличный праздник. Как шумные гуляния по случаю похорон.
Ивон тихонько засмеялась, отвернувшись к окну, а Том улыбался в ответ. Это было пониманием, наверное. Одна тоска поняла другую.
- Меня зовут Ивон, я заканчиваю факультет географии и подрабатываю на побегушках в офисе фирмы по международным перевозкам… А в следующем году я собираюсь в экспедицию на Северный полюс, мы будем разведывать морское дно и обновлять карты…
Она улыбалась Тому доверчиво. Она, наверное, и не помнила, когда в последний раз улыбалась так.
- Я ненавижу природу, - заверил ее Каулитц.
- Я так и думала.
- Но я люблю собак.
- А я кошек.
- Черт…
Он питался всеми ее чувствами: теплым, как свежий хлеб, дружелюбием, терпким, как вино, смехом и ее холодным, как кусочек льда, голодом. Она голодала – это было точно. Только не так, как Том, не так, как все вокруг. Это было тоской по чему-то большему. Она видела иначе, как парень и предполагал, но и видела она иное.
- А ты, случайно, не рисуешь? – спросил Том.
- Не рисую ли я? С чего ты взял? – о, из нее сочилась хитрость, кислая острота, как зеленый Tabasco.
- Ты рисуешь, - он теперь был уверен. – А что рисуешь?
Она хотела было еще возмутиться, но лишь поджала губы и хитро прищурилась. Если бы это длилось чуть дольше – Том бы непременнейшим образов втюрился, но Ивон расслабилась и призналась:
- Я не рисую, а вышиваю.
- Вышиваешь? – Том хохотнул.
Она немного обиделась.
- Да, гладью. Пейзажи, - колко.
- Да ладно тебе… А что за пейзажи?
- Марса.
Том опешил. Хотя бы оттого, что она не шутила.
- Ты не в себе, - подумав, заключил он.
Девушка продолжала молчать. Парень забеспокоился: голод Ивон куда-то делся, даже бенгальские огоньки стали меньше, на поверхность проступала растерянность.
- Я тебе настроение испортил.
- Пожалуй.
Она почему-то посмотрела на него внимательно, а по машине завитками расползался туман сомнения, мокрый и немного прохладный. Может быть, именно от этого у Тома по рукам поползли мурашки?
- У тебя же есть мой телефон?
- Да, - парень отвечал с такой готовностью, будто хотел загладить вину, хотя сам не до конца понимал – какую. – Диана дала.
- В течение недели я свободна после обеда… Но лучше вечером.
- И мне лучше.
- Ты же все равно будешь занят, - она отвернулась и посмотрела куда-то в глубины улицы, будто пытаясь вразумить что-то внутри себя.
- Буду, но я тебе еще позвоню.
Он обещал не только ей, но и себе. Его пустота рыдала внутри, ее совершенно не беспокоил голод, пузырем надувшийся за эти жалкие двадцать минут, - она рыдала по этому расставанию. Как бывает печальна оставленная кукловодом кукла. Том запомнил нити изумления Ивон – неземного какого-то или давно забытого. Наверное, так первые люди изумлялись молниям и грому, дождю и снегу. За секунду до благоговения.
Существо перед Томом было не просто другим. Ивон не генерировала так же, как все, Ивон не питала себя тем же, чем все, Ивон тосковала по жизни. По той, которая давно оставлена за пределами этой эпохи, в глубине веков, на дне опыта целого человечества. Йорг был прав – его сын сейчас был опустошен этим пониманием, секундным, неосязаемым. Да и было ли это пониманием? Или всего лишь попыткой понимания?
Одно Том знал теперь точно – в его пустоте, в ее оболочке, тоже есть эта тоска. И она просится наружу, на поиски.
Ивон ушла, кинув сухое «До встречи», а парень поехал домой. В тот день Билл впервые учился делиться с ним своими запасами чужих чувств и эмоций, потому что Том бледнел, держась за стены, для того, чтобы сползти по ним, а не рухнуть беззастенчиво в коридоре. Но и это было словно фантом, а не пища – его голод возвращался слишком скоро и требовал иного. Того, что дала ему попробовать Ивон.
Том Каулитц тоже стал убежищем для тоски.

***

- Да чтобы ты еще раз к ней поехал! – Билл кричал.
Том был благодарен брату за эту истерику – он, лежа на диване с едва румянящимися щеками, впитывал каждую частичку паники близнеца, которая настойчиво просилась не только внутрь него, но и умудрялась просачиваться в щели между окнами на улицу, такая упорная.
- Я думаю, что позвоню ей в среду и договорюсь о встрече на четверг…
- Ты в своем уме?! – Билл метнулся к дивану, и, если бы под рукой у него оказалось что-нибудь тяжелое, он бы не преминул этим чем-то воспользоваться. – Ты ввалился в дом едва живой! Скажи спасибо моей гениальности, что я поделился с тобой, а то…
- Это не гениальность. Это рефлекс же, - Том улыбался – ему сейчас все казалось забавным.
- Ну ты и свинья… - младший хотел было уйти, но сделав лишь пару оборотов на месте, нервно плюхнулся в кресло возле дивана. Он редко так истерил – это было из репертуара Тома. Билл обиженно ерзал, а потом затих на несколько минут. Но какое уж тут молчание? – Что происходит? Расскажи мне.
Том мягко усмехнулся – своим чувством благодарности со вкусом шоколада он сейчас смог бы накормить несколько десятков человек.
- Она голодает, Билл. Ей в сотни раз труднее, чем нам.
- Папа сказал, что это не так. Она не испытывает голода.
- Нет. Мы не оправдываем ее надежд, она видит что-то в нас, в целом мире, а мы не чувствуем этого, мы не используем это. Как если бы всем вокруг внушили, что они – калеки, а она бы точно знала, что это не так. И от этого сама себя чувствует немощной, обездвиженной, безжизненной…
Билл хмурился:
- Откуда ты это знаешь? Она говорила тебе?
- Да куда там, мы говорили о более важных вещах, - Том махнул руками, поднимаясь. Он еще несколько минут сидел, сосредоточенно смотря на брата, сосредоточенно улыбаясь. – Я встречусь с ней снова, Билл. Я уже знаю, что не калека. Я хочу попробовать ее исполняющуюся надежду на вкус…
Брат волновался за него: он не до конца понимал, что Том имел в виду, он был немного напуган. Отчаяние мятным бризом пахнуло в воздух комнаты.
- Я не понимаю, - признался Билл.
- Я хочу знать, что она видит в глубинах улиц, в проезжающих мимо машинах, во мне. И тоже видеть это.
- Зачем, Том? Оно чуть не убило тебя сегодня!!!
«Оно». Том усмехнулся: брат понимал все и, кажется, чуть-чуть больше. Он не сказал – «она». Нет - «оно». Потому что неясно – что это и откуда. Возможно, это все-таки из-за Ивон, возможно, что просто ее поле так пагубно влияет на Тома, да. Но возможно и то, что «оно» сидит где-то внутри них самих.
- Именно поэтому. Потому что оно провоцирует меня.
- Ну почему, почему она так не подействовала на меня?! – Билл потрясал в воздухе руками. – Я бы с этим в два счета расправился, но ты…
- Но я.
- Том, помни, что ты в первую очередь мой брат, а потом уже человек со всякими первородными сущностями – будь то ненасытный проглот, охотящийся за горсткой чужой радости, или искатель приключений на свою любознательную до вселенских истин задницу! Если ты еще раз припрешься домой в таком виде, - Билл возмущенно ткнул пальцем в сторону дверей, - то я тебя добью, ей-богу!
Том расхохотался. Его брат был неподражаем, и трудно будет его сдвинуть с первой позиции в этом списке – упрется же, не шелохнешь! Больно надо так напрягаться ради банальной перестановки ценностей.
- Значит, встречаться с ней мне можно, мамочка? – старший даже закашлялся от смеха.
- Да хоть живи с ней! – Билл был возмущен смехом брата, хотя и не злился толком.
Том чувствовал что-то новое внутри. Его пустота, как-никак, но заполненная усилиями брата, все-таки изнывала, отражая смешную братскую ссору. Боль эта не была той болью, от которой больно. Она была как свежий ветер – сдувая, кажется, с поверхности сердца ворохи пыли, обнажая его, делая беззащитным, но заставляя чувствовать Тома себя как никогда живым. И почему-то на глаза наворачивались слезы.
Парень подумал, что как-нибудь спросит про эти слезы у Ивон. Она наверняка с ними знакома – они пришли к Тому вслед за ее тоской. Она виновата, ей и разбираться.