Кстати, сегодняшний день - день рождения концепции Тэтриса. *_* Это чтоб помнить, потому что идея меня потрясла\зажгла и ноет теперь в мозгу... В общем, без загадываний, они у меня плохо выходят, но я ооочень хочу систематизировать хотя бы то, что народилось, а потом заполнить должным образом. Ах, мечты.
Тема на Жуасовские чтения определилась уже недели две как - "Проблема заимствования в политическом и культурном строительстве в Японии", но пока я на стадии библиографических поисков. Как сказал мой научный руководитель + куратор + суровая тётка - госпажа Батурина: "Собираем ВСЁ. И что не надо тоже, да". Ну, она же не знала, наверное, что я этому радуюсь, а не ужасаюсь. Меня вообще сложно ужаснуть перспективой рыться в литературе по Японии, ахах. Во ВСЕЙ доступной. Берегите полки фонда редких книг, Любовь Ивановна, и вытаскивайте мне Стэда, я иду!..
Ну и, Фукуяма. Без люденов. Вообще без намека на трансгуманизм или анти-трансгуманизм - анализ же, - но все же:

Попытка анализа статьи Ф.Фукуямы «Конец истории?»

Попытка анализа статьи Ф.Фукуямы «Конец истории?»

Анализируя статью Френсиса Фукуямы «Конец истории?», принимая при этом во внимание его попытку рассмотреть ситуацию, складывающуюся на момент исследования, а не сделать конкретные прогнозы относительно будущего развития событийного процесса мировой истории, я выделила из нее четыре наиболее значимых, на мой взгляд, момента.

Первый такой момент, затрагиваемый Френсисом Фукуямой в своей статье, касается отслеживания возникновения и судьбы концептуальной идеи о завершении исторического процесса, как борьбы идеологических сил, победой либерально-демократических ценностей. Автор ссылается на Гегеля, как предтече «конца истории». Признавая сознание причиной исторических процессов, а не их следствием, Гегель настаивал на первичности идеальных процессов (происходящих в мире идей) перед процессами материальными, что детерминировало ход истории в первую очередь особенностями идеологии. Будучи же свидетелем поражения, нанесенного Наполеоном Прусской монархии, он видел в этом окончательную победу идеалов Французской революции, основанные на принципах свободы и равенства.
Подвергшись различным толкованиям в последующие годы, идея Гегеля о «конце истории» послужила основой для развития идей прямо противоположных его убеждениям – так, например, Карл Маркс видел завершение исторического процесса в коммунистической утопии, однако обосновывал ее достижение взаимодействием исключительно сил материальных. Во второй половине XX в. Александр Кожев, видный интерпретатор Гегеля, сделал попытку возрождения первоначальных идей философа, разрабатывая понятие «общечеловеческого государства», либерального по своей сути, воплощение которого Кожев признавал в странах послевоенной Западной Европы – «в этих вялых, пресыщенных, самодовольных, интересующихся только собою, слабовольных государствах». Их занятость экономической деятельностью он объяснял отсутствием борьбы, серьезных конфликтов и, соответственно, потребности в философах-идеологах, генералах и государственных деятелях.
Не пытаясь доказать верность или ошибочность взглядов Гегеля, Френсис Фукуяма однако акцентирует внимание на распространенном заблуждении – объяснять даже идеальные по природе явления материальными причинами. Он считает, что «и экономика и политика предполагают автономное предшествующее им состояние сознания», в «конце истории» которое стабилизируется, порождая либерально-демократические настроения в политической сфере и «видео и стерео в свободной продаже», называя конечное образование «общечеловеческим государством».
Второй выделяемый мною момент в исследовании «Конец истории?» связан с разработкой автором вопроса о том, существуют ли альтернативные либерализму политико-экономические формы государственного порядка. В первую очередь Френсис Фукуяма анализирует два крупных вызова либерализму, настигших его в XX в.
Фашизм видел решение проблем, порождаемых либерализмом (материализм, моральное разложение и утеря единства), в сильном государстве и «новом человеке», опирающимся на идею национальной исключительности. Однако Вторая мировая война нанесла идеологии фашизма не только материальное поражение, но и пролила свет на неудачу самой идеи, которая в контексте экспансионистского ультранационализма, порождающего бесконечные конфликты и войны, потеряла всякую актуальность.
Вторым и более серьезным конкурентом был коммунизм, обличавший непреодолимое противоречие между трудом и капиталом внутри либерального общества. Фукуяма обосновывает утрату его привлекательности косвенным решением классовой проблемы в странах Западной Европы и США, утверждая, что сохраняемое экономическое неравенство внутри либеральных обществ зиждется на культурных и социальных характеристиках входящих в них групп, а не на правовых и социальных структурах этих стран.
Альтернатив, сложившимся либерально-демократическим ценностям, Фукуяма не видит, подчеркивая возрастающее влияние последних с адаптацией в культурах Японии и Китая. Очень аккуратно оперируя опытом заимствования западных идеологий этими странами, автор доказывает тенденцию к демократизации Азии. Так же Френсис Фукуяма прослеживает либеральные «поползновения» в СССР с приходом к власти Горбачева. Тот, по его мнению, активно использовал вариант оруэлловской «двойной речи» для того, чтобы под видом возвращения к первоначальному смыслу ленинизма проводить демократизацию и децентрализацию политической и экономической сфер страны, а так же внутренних структур КПСС. Противоречие существования не либеральных обществ в мире автор исследования объясняет тем, что для осуществления «конца истории» достаточно забвения «идеологических претензий на иные, более высокие формы общежития», тенденцию к которому демонстрировала ему современность.
Третий момент заключен в выяснение актуальных противоречий внутри либерализма, на место которых Фукуяма выдвигает религию и национализм. Наличие первой обосновывается идеологическим дефектом, заключенном в безличии и духовной пустоте либеральных потребительских обществ. Однако автор напоминает о том, что либерализм пришел на смену именно основанным на религии обществам, обнаруживших на определенном историческом этапе свою неспособность обеспечить условия для мира и стабильности. Национализм же и другие формы расового и этнического сознания, являясь неоднородными по характеру и представляя собой определенный источник конфликта, есть, по мнению Фукуямы, скорее, следствие не дефектности либерализма, а его неполного осуществления. Из этого следует, что национализм вполне решаем внутри идеологии либеральной демократии.
Четвертым и заключительным моментом, который бы я хотела выделить из исследования Френсиса Фукуямы, является проблематика международных отношений с учетом концепции о «конце истории». Автор ставит под сомнение идеологию, лишь как надстройку над неизменными великодержавными интересами стран, и видит в окончательном принятии государствами либерально-демократических ценностей переход к, так называемой, «постистории», в которой акцент будет смещен в сторону экономического развития, а не политического или военного строительства, что снижает риск международной конфронтации. Однако Фукуяма не исключает международного конфликта как такового, потому что предполагает разделение мира на «историю» и «постисторию», противостоящих друг другу. Важным элементом автор считал самоопределение Советского Союза в этой системе.

Большое впечатление на меня произвела смелость Френсиса Фукуямы подытожить свое исследование знаком вопроса. Принимая во внимание человеческую природу, которой чуждо, по отдельным представлениям, состояние покоя, он ставит под сомнение состоятельность своей концепции в перспективе дальнейшего развития исторического процесса.

Считаю, что работа Френсиса Фукуямы «Конец истории?» является истинной попыткой исследования фундаментальных исторических процессов, что делает ее базовым, а, значит, и сохраняющим свою актуальность, материалом для общеобразовательного процесса в рамках обучения по специальности «Международные отношения».

Ага, вот такое бла-бла вышло.
На очереди Бжезинский, а он уныл-уныл. Бу. Т_Т