Вместо того, чтобы писать анализ "Конца истории" Фукуямы, я тону во вдруг-найденных зарослях, представляя, как классно бы было там просто остаться стоять навечно: только я и Он. Вместо того, чтобы дописывать срсп по "Международным организациям", я рассматриваю муравья *_*, завидую Машке, катающейся по выставкам Дали во всяких Миланах и посещающей музыкальные лекции во всяких Перуджах. Вместо того, чтобы делать презентации по "Процессам мировой интеграции", я укуриваюсь "Золотой лихорадкой" Орловой и вспоминаю люденов.
Может быть, скоро снег?
Может быть, я всего лишь ловлю возможности побыть с Ним наедине еще немного - нам ведь скоро расставаться. Он надолго застрянет в гараже. На целую зиму: у него колеса осунутся, и запылится рама. А я на целую зиму застряну в реальности без него - это особенное время, не плохое, а просто другое. Расставания лишь только - повод ко встрече.
А Машки всякие, далекие, редкие - громадный повод шагать мне тут. Маш, я покажу им "Жизнь других" совсем скоро. Хочется уже завтра и весь день хотелось сегодня. И прямо сейчас. Я осознала, что вся эта большая возня - лишь для пары-тройки человек. И у них есть имена: мне просто нужно место встречи.
Лихорадки же таки норовят излиться в фикшен, вот такая болезнь Смешно, да.
Может быть, все-таки снег? Нет?.. х)

Пойду все-таки займусь "Концом истории", авось и людены пригодятся)) Ох, Фукуяма, ты оценишь.

26.09.2010

Но говорить о самом ТЭДе бесполезно, скорее всего. Пересказы мне не даются, а ощущение - это не из тех штук, что выливаются в словестные формы.. особенно если формы нужны не художественные, а почти документальные. Поэтому я буду синтезировать то, что роится у меня в голове: это и столетней давности идеи, и импульсы конференции, и в какой-то степени моя непредсказуемая реальность.
Хочу помусолить Идеи. Они вечны, потому что человек всегда голоден. Когда воплотятся самые несбыточные сегодняшние мечты, люди будут изнывать по еще более далеким горизонтам. В этом изначальная правота ТЭДа, в этом его предрешенная ценность.
Я вот тоже изнываю, неспокойная.
Мне о череп бьются старинные задумки про людей-элементы (Нурлан Туреханов, "Моя планета".. все так и напоминает, напоминает, балин! х), про Низовкина с его ветряками (меня убивает мысль о том, что я могла предложить его приглашение на ТЭД и не додумалась этого сделать =_=), про тонны материала для статей, наработанного мной за годы-годы-годы (оно все цепляет меня торчащими из книг закладками и мозолит глаза почеркушками на распечатках). Это все из старья, на которое безжалостно нахлынула минувшая конференция в Алмате со всеми ее движняками и ворохами встреч, и теперь оно все плавает на неспокойной поверхности моего сознания.



Реальность же (еще более близкая во временном смысле) испытывает меня устами тех, кто рядом: "И когда мы будем смотреть фильмы?" - спрашивают они. А я в ступоре - мне хочется кричать от радостей. Больно и с наслаждением одновременно эти осознания мне даются, эти Люди со своей честностью, теснящейся наружу. Разве имею я право трусить после такого?
Как если бы я все поливала знойным Tabasco - мне остро, я не могу игнорировать все вокруг. Даже если и возникает иногда такое желание, не могу. Как если бы разгон моего лета продолжал нести меня в прохладу осени, как если бы я боялась зимних морозов, способных охладить самые буйные из пожаров, как если бы я очень спешила куда-то. Или даже не спешила, а просто имела бы место, в которое хочу попасть... Такие места - жуткая важность, даже если они эфемерны, абстрактны. Ведь они движут мою Землю, вполне себе осязаемую и вдыхаемую. Классно же)


Еще в моей жизни появился Мисима с его "Исповедью маски". Не знаю, будет ли про него отделный пост, но его присутствие такое объемное, что про это хотя бы просто нужно сказать, черкнуть эти несколько строк, засечкой ранить вирт.
Так вот: у меня сейчас тут по сознанию катается тяжелый шар "Юкио Мисима", ага. г

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Хотела написать сплошной-фактический пост про бешеный август, который впору читать под третью часть Патетической, но понимаю сейчас, что сухость "записок путешественника" не заменит мне пары-тройки суждений и вопросов, оставляемых мне последним месяцем лета. Поездка в Алмату, Машка, сестра, тётя, друзья, родственники, вояж в столицу, понедельники наши... Все это слилось в бешенство темпов и мыслей.

Не ожидая ничего конкретного от поездки в Алмату, я согласна с Машей, что получила еще больше, чем могла бы ожидать. Я не хотела упускать возможностей - это было моей единственной установкой. И получилось. Не знаю, легкость ли моих согласий повела за собой мою сестру, которую я и не знала толком, и тётю, с которой я никогда не была особенно близка, но они соглашались; они следовали со мной туда, куда бы я хотела, чтобы они следовали; они разделяли то, чего я больше всего бы хотела разделить с ними: легкость новых знакомств, атмосферы коннектов с людьми, которых я уже несколько лет называю друзьями. И все это было. Я чувствовала себя свободной, когда оставалась наедине с выбором - и все, чему я дала согласие, слишком хорошо потом накладывалось на меня. Мне было круто.
Могло ли было быть лучше? Нет, ни разу, потому что во мне не было претензии, которая так часто похожа на узкую форточку, из которой нам заранее слишком мало воздуха. А мне вообще удобнее без окон и стен, я хочу дышать всем вокруг. И можно либо дышать в этом случае, либо не дышать. Я чувствовала, что дышу в Алмате. Разве могло быть лучше?

Моя сестра стала для меня настоящим вызовом. И далеко не одноразовым, а живым и постоянным. Не то, чтобы мы не ладили с ней или не понимали друг друга, совсем нет. Но я так явно столкнулась с Другим. И, наверное, в случае с родственниками такое столкновение наиболее ярко и почти осязаемо. Ведь родственников не выбирают, они существуют как данность, ты не споришь с их существованием. Что до случайных прохожих, знакомых и даже друзей - мы часто смотрим на них искоса, мы думаем: "Эй, да кто ты такой? Что я тебе должен?!", мы вполне допускаем их не-существование рядом с собой, прикидываем насколько бы было удобнее без них, отмолчаться, пройти мимо... Но какая разница между родственником и мимолетным знакомым? Моя сестра приехала на пару недель из далекого Питера, мы выросли в разных мирах, нам не жить вместе и дальше - стоило ли изворачиваться и стараться понимать ее до конца, не мимолетно? Конечно, сестра ведь. Но неужели это лишь оттого, что она мне сестра? В нас и крови-то общей на пару капель! Но так уж повелось, что родственник неискореним из твоей жизни, ты повязан с его существованием. Но вызов в том, чтобы смотреть так на всех вокруг. На маму с папой, на подругу, на одногруппника, на того вон прохожего. Они все тоже неискоренимы из моего жизненного пространства, так почему бы не смотреть на них, как на данность, почему бы не пытаться понять их в глубину, не мимолетно? И возможно ли вообще в моем веке жить с таким взглядом и не казаться ущербным идеалистом? Для меня это громадный вопрос, он просто вколачивается мне в мозг, не могу его игнорировать в последние дни. Я хочу пробовать рецепт такого взгляда, ничего не могу с собой поделать.

А еще про понедельники. Вика постоянно забывала, что они у нас "концептуальные" - мудреное слово, засевшее у нас в мозгах, как какие-нибудь "выброс", "третий уровень сна" или "внедрение идеи" из новомодного "Начала"... xD Последний концептуальный понедельник мы с Машкой выдумали по дороге в Караганду. Мы читали вслух "Над пропастью во ржи", и, памятуя про провокации Любовь о выборе профессии, решили всем задать этот вопрос. Про выбор. Про тяжесть его осуществления, про противоречия, рождаемые им. На повестке плавал именно выбор профессии, как наиболее демонстрационная модель, но, конечно, ничто не было ограниченно лишь этим… Читали отрывок из того же Сэлинджера про «Ловить кого-нибудь во ржи», про «внутренний голос идеала», а еще хотелось зачитывать что-то в духе Дудинцева:
«- Я вам сейчас изложу мою завиральную теорию. У нас, Елена Владимировна, в сознании всегда звучит отдаленный голос. Наряду с голосами наших мыслей. И наряду с инстинктами. Мысли гремят, а он чуть слышен. Я всегда стараюсь его выделить среди прочих шумов и очень считаюсь с ним. По-моему, тут обстоит так: ни один человек не может скрыть свою суть полностью. Скрывается то, что может быть схвачено поверхностным вниманием. А голос - отражение наших бессознательных контактов с той сутью, которой никому не скрыть. Хотя бы потому, что эту суть сам человек в себе не может почувствовать. Животные, на мой взгляд, руководятся больше всего отдаленным голосом, он у них более развит и не заглушается никаким стуком сложных умственных деталей. Поэтому животные не лгут.»
И тому подобное. А у меня все равно остался осадок про то, что, что бы мы не выбирали, все равно это окажется нашим, если мы подойдем к этому открыто, без той же претензии. В конце концов, слишком много всего вокруг, чтобы оставить это за бортом внимания и всецело окунуться в «отдаленный голос», да. И, банально, свободы не всегда хватает. Но так уж повелось, что мы хотим удовлетворения, но ненастны по сути, и в итоге нам и того, к чему лежало нутро, было бы мало, не то, что чего-то повешенного на нас несговорчивой реальностью. «И целого мира мало…» И разницы нет, чем жить. Разница есть - как.


19-ый и 65-ый.
Слишком живой – все равно не вмещается в слова до конца. Пусть будет хотя бы таким.
Мой бешеный август.

Конечно, сложно не заметить в этой аниме классической музыки. Сложно не заметить полсерии концерта Рахманинова для фортепиано с оркестром, не начать различать Шубртов всяких и тем более Брамсов. Сложно разучиться к концу слышать гобой и литавры. Для меня это все ново. В конце концов, я человек, у которого не то, чтобы нет желания слушать классику - у меня никогда не возникало и вопроса "Хочу ли я слушать классику?", идеи даже такой не закрадывалось. На концерты я всегда ходила за копанию, да и слово "всегда" здесь страшно преувеличенно - мою живую класику можно пересчитать по пальцам. Но, наверное, все происходящее со мной сейчас должно было когда-то случиться...
Если генный материал моего отца проветрен долгими трассами велосипедных гонок, то генный материал матери - это музыка. Гиблый у меня случай, короче. В 18 лет приходить к классике-то. Через аниме-то, когда в доме есть учитель музыки. х)) Но как бы то ни было я уже тихонько тлею с краев этим, кушает меня это без зазрения совести. По комнате разбросанны книжки в духе "Зарубежная музыка XIX века", в плеерах получасовые концерты, в уме странная мешанина, на сердце дурацкая влюбленность. Страсть быстро поутихнет, да, но, кажется мне, что не смогу я до конца избавиться от новой потребности - она больно вонзилась в меня; после таких столкновений остаются инвалидами или хотя бы клейменными узорами шрамов.
Не выкарабкаться мне, короче. "Оставь меня, спасайся сам".